В.А. Чикрина
заслуженный учитель РТ,
учитель гимназии №3 г. Чистополя,
краевед
«Дальний Чистополь на Каме»
в жизни и творчестве М. Петровых
Годы чудятся веками,
Но нельзя расстаться нам, —
Дальний Чистополь на Каме,
На сердце горящий шрам.
М. Петровых
Мария Сергеевна Петровых (1908–1979) – одна из тех, кто в 1941–1943 годы оказался в эвакуации в Чистополе. Ее поэтическую судьбу нельзя назвать простой и удачной. Только в 1980-ые годы, уже после ее смерти, стали выходить в свет сборники стихов, воспоминания современников, появляться статьи в периодической печати, но до сих пор нет ни одного полного монографического исследования ее жизни и творчества. А ведь это поэтесса, которую высоко ценили ее современники: О. Мандельштам, Б. Пастернак, А. Ахматова…
Одним из менее изученных периодов жизни и творчества Петровых являются военные годы, проведенные в эвакуации.
Так уж распорядилась судьба, что жители небольшого прикамского городка как поэта узнали Петровых в 1941–1942 годах. Еще живы те, кто помнит Марию Сергеевну той поры, ее голос, звучавший из репродукторов местного радио, ее первый поэтический вечер в Доме учителя… Мы еще можем пройтись по улицам нашего города, связанными с пребыванием в нем Марии Сергеевны.
Разнообразный мемуарный и документальный материал дает возможность воссоздать бытовую и творческую атмосферу Чистополя 1941-1942 гг., взаимоотношения людей из окружения Петровых, ее собственное восприятие города, выявить чистопольские реалии в некоторых стихотворениях военных лет.
В результате исследования мы сможем ответить на вопросы, какую роль сыграло пребывание в Чистополе в становлении Петровых как поэта и как отразилось в ее творчестве военной поры.
Фактически впервые предпринята попытка из разрозненных фактов, деталей и наблюдений создать целостное представление о пребывании Петровых в Чистополе, о роли этого периода в жизни поэтессы. В этом мы видим актуальность и новизну исследования.
Для решения поставленной задачи в работе широко использованы мемуарные и краеведческие источники. В первую очередь воспоминания О. Дзюбинской «Город сердца моего», Н. Чертовой «Город Чистополь на Каме», вошедшие в сборник «Чистопольские страницы». Интересный новый мемуарный материал, касающийся пребывания М. Петровых в эвакуации, содержится в книге Н. Соколовой «Два года в Чистополе».
В сборнике Петровых М.С. «Избранное» важным для нас является раздел «Из письменного стола», содержащий записки и воспоминания.
Статьи А.М. Гелескул «О Марии Петровых», М. Птушкиной «Жизнь как творчество» помогли составить общее представление о личности и творчестве Петровых.
В книге Н.А. Громовой «Дальний Чистополь на Каме…», рассказывающей о жизни писательской колонии в Чистополе и Елабуге, М.С. Петровых уделено лишь незначительное внимание.
«Город сердца моего…»
Ночью здесь такая тишина!
Звезды опускаются на крышу,
Но как все, я здесь оглушена
Грохотом, которого не слышу.
М.Петровых
Жизнь писательской колонии в Чистополе не была легкой. Многим приходилось жить в домах без удобств, помещениях, мало приспособленных для жилья, в тесноте, в холоде, самим заниматься заготовкой дров на зиму, принимать участие в сельскохозяйстве
«Вообще жизнь здесь нелегкая, хотя мы пока устроены лучше многих… Представь крохотный занесенный снегом городок, избы с керосиновыми мигалками, хрипящее радио, нетопленный Дом учителя, ставший писательским клубом, почту, приходящую раз в неделю, и трижды на день встречающихся творцов изящной словесности, и ты будешь иметь кое-какое представление о чистопольской «писательской колонии», быт которой, конечно, войдет не в одни литературные мемуары», — писал в одном из своих писем из Чистополя А. Гладков.
Так и случилось. Именно мемуарные источники и воспоминания жителей Чистополя доносят до нас атмосферу трудного военного времени, рассказывают о тяжелом быте писателей, напряженном труде и радости творчества.
М.С. Петровых приехала в Чистополь в конце июля 1941 г. Вот что вспоминает Ольга Германовна Майстрович, в доме деда которой по улице Бебеля 95 поселилась Мария Сергеевна со своей семьей: «Жили они в маленькой комнатке с дочкой Аринушкой, мамой, сестрой и ее мужем. В 10 кв. м. было тесно, и сестра с мужем подыскали себе другое жилье… Так все вместе и жили – и не было никаких конфликтов. Кухней пользовались все. Бабушка топила русскую печь, и все готовили себе обед. Утром и вечером ставили большой самовар, из него все брали кипяток и пили чай» [8]. Дом этот не сохранился: он был снесен, а на его месте построено кафе «Арыш-Мае», открытое в 2003 г.
Воспоминания чистопольцев рисуют внешний облик Петровых тех лет: худенькая женщина среднего роста, всегда очень аккуратно и опрятно одетая. Она казалась человеком высокой культуры, прекрасно воспитанной, очень доброжелательной и порядочной. Никогда не позволяла разговоров в повышенном тоне, прекрасно владела собой.
В 2006 г. Павел Соколов, родившийся в 1941 г. в Чистополе, опубликовал воспоминания своей матери, писательницы Натальи Соколовой, которые дополняют наше представление о Петровых чистопольской поры: «Ляля (жена В. Россельса, литературоведа, переводчика) жила с тихой, как мышка, застенчивой Марусей Петровых. Маруся носила гладкую челочку до бровей и темные платьица курсистки украшала старомодными кружевными воротничками. Ходила неслышно, говорила серебристо…
Когда Ляля с Марусей шли в Чистополе отовариваться, то Ляля напоминала юркий бойкий буксир, волокущий нерешительную баржу; Маруся признавала ее житейское превосходство, ценила «быстрый практический разум», которым сама не была наделена» [6, с. 48–49].
Из воспоминаний И. Пермяковой, дочери О.П. Пермяковой, заведующей отделом пропаганды и агитации Чистопольского горкома партии в годы войны: «Она (М. Петровых) появлялась у нас в доме всегда в чем-то сером, неброском. И прическа у нее была простая – стриженые волосы с зачесом набок, казавшиеся мне тоже серыми. В первый приход свой принесла она стихи для радио (они с моей мамой участвовали в общих передачах), глянула светлыми глазами, озарила лицо тихой неуверенной улыбкой.
— Какие у вас глаза красивые! – вырвалось у мамы.
Она усмехнулась и поправила прическу.
— Знаете…когда о женщине нечего сказать, ей часто говорят: «но зато глаза у вас какие…»
Мама, человек искренний, горячо запротестовала, а я пригляделась к этой женщине, ее ровеснице. Глаза у нее были действительно необыкновенные: из них тихо изливался, струился свет души, израненной и чистой, это поняла даже я, десятилетняя в ту пору, и прошло это со мной через всю жизнь: свет души, отраженный взглядом, придающий неприметному облику возвышенное, мечтательное, над землей летящее выражение» [8].
Скромный, но очень обаятельный облик Марии Сергеевны хранят и фотографии чистопольской поры сделанные В.Д. Авдеевым в 1942 г. Фотопортрет Петровых Авдеева никогда не публиковался.
«Писательская колония» занимала особое место в жизни города, определяя ту культурную и духовную среду, которая отличала Чистополь военных лет от других провинциальных тыловых городков. Литературные и музыкальные вечера с участием известных писателей, музыкантов, актеров, спектакли и премьеры новых пьес, лекции, читаемые учеными и преподавателями вузов – все это оказалось доступно жителям прикамского города, поднимало общий уровень культуры, формировало эстетический вкус, воспитывало молодежь.
Интересно и плодотворно велась работа под руководством писательницы Н.В. Чертовой на чистопольской радиостудии, которая располагалась в здании современного узла связи. Небольшой творческий коллектив сумел организовать содержательные и разнообразные передачи для города и деревни, стать лучшим в Татарии. Туда на работу диктором и устроилась Мария Сергеевна, «Машенька, читавшая наши статейки, чуть картавя, своим милым, спокойным голосом», — вспоминает Н.В. Чертова [9, с. 239]. По ее свидетельству, жила Мария Сергеевна с дочкой и матерью небогато, поэтому работа на радио была ей необходима: работающие получали продовольственны
Несмотря на бытовые трудности, недоедание, холодные зимы, Мария Сергеевна жила деятельной, насыщенной жизнью, находя силы и для работы, и для творчества, и для общения. «Что касается литературной жизни в Чистополе, то она была на редкость интенсивной, дружественной и в этом смысле – почти счастливой. Силой обстоятельств мы оказались как бы на спасительном острове, в Москве такой близости и тяготения друг к другу уже не было», — писала Петровых впоследствии [3, с. 347–348].
«Никогда я не читала и не слышала столько прекрасных стихотворных строк, сколько обрушилось на меня в Чистополе», — свидетельствует Ольга Сергеевна Дзюбинская, театральный критик, тоже находившаяся в эвакуации в нашем городе [9, с. 174]. Неотапливаемость Дома учителя не была помехой для проведения многочисленных литературных и музыкальных вечеров. Именно здесь и состоялся публичный дебют стихов Марии Петровых. Эта «литературная среда» стала своеобразным открытием нового поэтического имени.
Мы можем себе представить картину поэтического вечера: сохранились здание и даже зал, в котором он состоялся, а воспоминания О.С. Дзюбинской воссоздают его атмосферу: «Мария Сергеевна – бледная, какая-то от всего отрешенная, с традиционной челкой русских поэтесс, в черном платье и в черных «лодочках», вышла на сцену и читала свои стихи, заглядывая в ученическую тетрадку. Ее все знали как великолепную переводчицу, а собственные стихи копились «впрок», переделывались, переписывались, редактировались… Многие из нас вечер М.Петровых в Чистополе восприняли как рождение нового талантливого поэта. Я, как всегда, пришла заранее, устроилась в первом ряду. «Представил» Марию Петровых Борис Леонидович Пастернак. А потом он весь вечер сидел на сцене, вполоборота к залу, забыв, что кругом люди, радуясь каждой удачной рифме, громко выражая свои чувства, ликуя после понравившейся ему строки.
«Мария Сергеевна, у меня к Вам творческая зависть!» – помню, выкрикнул он с непосредственнос
Сама Петровых впоследствии вспоминала в своих заметках: «Это было трагическое и замечательное время. Это было время необычайной душевной сплоченности, единства. Все разобщающее исчезло. Это было время глубокого внимания друг к другу.
В Чистополе, в Доме учителя, были мои чтения. Помню чтение в маленькой комнатке, где в числе других слушали меня Пастернак, Асеев, Щипачев. Помню большой мой вечер» [3, с. 247].
Тепло отзывался о Петровых К. Федин: «Большое событие здесь – стихи Петровых: она всех покорила и изумила зрелостью, чистотой голоса. Между прочим, мы провели ее в ССП» [7, с. 216].
В Чистополе Мария Сергеевна не только была принята в члены Союза советских писателей, но и приобрела друзей и поклонников своей поэзии. Среди них – семья чистопольского врача Дмитрия Дмитриевича Авдеева, гостеприимный дом которого стал своеобразным литературным салоном: сюда на огонек часто заходили Н. Асеев, Б. Пастернак, Л. Леонов, К. Федин, бывали А. Фадеев, И. Сельвинский и другие. Здесь читались и обсуждались новые произведения, звучали стихи. Поэтому так богата фотогалерея сына Дмитрия Дмитриевича Валерия Дмитриевича Авдеева. В их доме сделана фотография, на которой запечатлены Н. Асеев, Б. Пастернак и И. Сельвинский, приехавший с фронта. Снимок широко известен, часто помещался в книгах, но не все знают, что имеются три такие фотографии: каждый из фотографирующихс
В книге Н. Громовой опубликована фотография из архива Е.Б. Пастернака, на которой, кроме Асеева, Пастернака и Сельвинского, есть и Петровых. Это очень интересный факт. Ни в чьих воспоминаниях среди гостей Авдеевых в тот день Мария Сергеевна не упоминалась. Но изучение фотографий, их сравнение показывают, что все они сделаны в один и тот же день. Во-первых, вряд ли неоднократно Асеев, Пастернак и Сельвинский бывали одновременно у Авдеевых, тем более Илья Львович постоянно не жил в Чистополе, а лишь несколько раз приезжал на непродолжительно
Стихотворение Б. Пастернака, записанное в альбом В.Д. Авдеева, тоже свидетельствует о том, что Мария Сергеевна часто бывала в доме Авдеевых, читала свои стихи:
Я вспомню длинный стол и залу,
Где в мягких креслах у конца
Таланты братьев завершала
Усмешка умного отца.
И дни авдеевских салонов,
Где, лучшие среди живых,
Читали Федин и Леонов,
Тренев, Асеев, Петровых…
«Лучшие среди живых…» Среди них Пастернак называет и ту, которая не выпустила при жизни ни одного сборника стихов… Пожалуй, для Петровых особенно важной и дорогой была оценка ее творчества именно Пастернаком, поэтом, во многом близким ей по душевному складу. Они познакомились в 1928 году, но дружба началась позднее, Чистополь же по-настоящему их сблизил: вряд ли в огромной Москве была возможность для частых встреч, дружеского общения. Вспомним слова А. Гладкова о «трижды на день встречающихся творцах изящной словесности», строки из письма самой Петровых: «…в Москве такой близости и тяготения друг к другу уже не было». Дом, в котором жила Мария Сергеевна, находился на центральной улице города, недалеко от столовой, где питались писатели, двумя кварталами выше – радиостудия, еще дальше – дом Пастернака. По свидетельству Л. Россельс, «Пастернак часто сидел на лавочке у нашего дома с ней (Петровых) и со мной, любил поговорить», (6, 59) «горячо оценивал ее стихи» [6, с. 77]. Мария Сергеевна в шутку называла эту «историческую» скамейку «имени царя Бориса».
Пастернак делал многое, чтобы помочь Петровых, чтобы о ее поэзии стало известно. Несколько раз писал П.И. Чагину, бывшему в то время директором Гослитиздата. Вот строки из письма от 2 августа 1942 г.: «Дорогой Петр Иванович! Простите, что я Вам часто надоедаю. Я Вам несколько раз писал, но вскользь и, боюсь, неубедительно, о Марии Сергеевне Петровых. Это очень серьезное и выдающееся дарование. Ее чистопольская слава должна была дойти до Вас. Ей надо дать хороший заработок… Все это очень важно, и я не знаю, какие подобрать выраженья, чтобы Вы мне поверили, что это случай, заслуживающий немедленного вниманья, нешуточный и незаурядный» [2, с. 110–111].
3 сентября 1942 г. Пастернак пишет А. Фадееву о Петровых: «Прости, что пишу второпях. Сел я тебе писать собственно не о себе, а о Марии Петровых. Она очень талантливый человек и если бы она жила припеваючи, это было бы только естественно и справедливо и на пользу всем. Но она очень далека от таких притязаний и удовольствовалас
«Он был человеком огненного сердца, гениального ума. Добрый, необычайно отзывчивый человек, для которого чужое горе сразу становилось своим» (3, 351), — таким знала и любила Пастернака Петровых. Стихи же его вошли в ее жизнь еще в ранней юности. «Они меня потрясли, я жила ими, они стали для меня не только воздухом, но как бы плотью моей и кровью», — признавалась Мария Сергеевна [3, с. 350].
«Постоянно бывал у меня мой дорогой друг, замечательный поэт Самуил Залманович Галкин. В Чистополе (и только там) я много встречалась и много разговаривала с Н.Н. Асеевым», — записывает Петровых [3, 348]. В связи с Асеевым нельзя не упомянуть и такой факт: Николай Николаевич одобрил стихи Петровых на вечере в Доме учителя. «Смятенным», «восторженным» запомнила его тогда Т. Макашина, передающая разговор, состоявшийся после вечера: «Мы шли из Дома учителя втроем – я, Маруся, Пастернак… Пастернак радовался. «Я давно таким не видел Колю. Другой Коля. Прежний Коля». Он всегда огорчался, что Асеев стал потухший…» [6, с. 77].
Особая творческая атмосфера, сложившаяся в чистопольской «писательской колонии», пробуждала «потухших», способствовала раскрытию новых талантов, стимулировала творчество, сближала людей.
«На сердце ложится время»
(Чистопольские реалии некоторых стихов М. Петровых)
«Несозвучная эпохе» Петровых прошла через все испытания, выпавшие на долю ее страны и ее народа: гибель в ГУЛАГе мужа и друзей, зрелище довоенных народных бедствий и жесточайшей войны, вынужденное молчание… «Убитое сердце», «пепелище сердца моего», «на сердце горящий шрам» – Мария Сергеевна часто жаловалась в стихах на смертоносные житейские невзгоды, утраты в жизни и любви, но упорная работа души помогла ей вытерпеть невыносимость судьбы. Вероятно, отсюда в ее стихах предельная естественность, подлинность судьбы и голоса, огромный эмоциональный накал – и поразительная сдержанность в выражении, тонкость слов и лаконизм.
Петровых была убеждена, что «одним радостно, когда они печатаются, другим – когда они пишут» [3, с. 228]. Сама Мария Сергеевна принадлежала ко второй категории, получая радость и мучение от творчества, которое давало ей, человеку довольно замкнутому и стеснительному, по воспоминаниям современников, возможность выговориться, сказать о самом сокровенном.
За свою полувековую творческую жизнь Петровых написала не более двухсот стихотворений, около двадцати из них – в Чистополе. Ее поэзия оказалась востребована именно в военное время, когда не трескучие фразы, а жизненная правда, искренность чувств и слова ценились по достоинству.
В начале войны, живя в Чистополе, М. Петровых писала:
Я думала, что ненависть – огонь,
Сухое, быстродышащее пламя,
И что промчит меня безумный конь
Почти летя, почти под облаками…
Но ненависть – пустыня. В душной, в ней
Иду, иду, и ни конца, ни краю,
Ни ветра, ни воды, но столько дней
Одни пески, и я трудней, трудней
Иду, иду, и, может быть, вторая
Иль третья жизнь сменилась на ходу.
Конца не видно. Может быть, иду
Уже не я. Иду, не умирая…
(«Я думала, что ненависть – огонь…» 1942)
Это стихотворение производит сильное впечатление даже сейчас. Оно убедительнее каких-либо фактов и цифр показывает ужас пережитого нашим народом, когда женщина-поэт начинает писать не о любви, а о ненависти.
В стихотворении противопоставляю
Ненависть-пустын
Такое не придумаешь. Это надо выстрадать. В стихотворении Петровых предельно обнаженно переданы не только личные чувства, но и чувства миллионов ее сограждан: жгучая ненависть к врагу, горечь утрат, страдание и тревога, не отпускающая ни на миг – все то, что мучит, мешает дышать и жить.
Военные стихотворения М. Петровых масштабны по мысли и по чувствам. «Проснемся, уснем ли – война, война…» (1942) – одно из наиболее сильных стихотворений в русской советской поэзии о войне. В нем голоса тысяч и тысяч людей, проклинающих войну:
Проснемся, уснем ли – война, война.
Ночью ли, днем ли – война, война…
Сжимает нам горло, лишает сна,
Путает имена.
О чем ни подумай – война, война.
Наш спутник угрюмый – она одна.
Чем дальше от битвы, тем сердцу тесней,
Тем горше с ней.
Тревожно, неотвязно звучит слово «война», усиленное повторяющейся рифмой. Звуковая природа стихотворения разнообразна и богата, этому способствуют и укороченные, обрывающиеся строки, а повторяемость звуковых пар создает определенное настроение.
А с какой естественностью звучало другое четверостишие, написанное в тыловой глуши! Война в далеком от линии фронта Чистополе, не знавшем бомбежек и грома орудий, была той же жестокой войной и не позволяла забыть о себе, оглушая тишиной:
Ночью здесь такая тишина!
Звезды опускаются на крышу,
Но, как все, я здесь оглушена
Грохотом, которого не слышу…
(«Завтра день рожденья твоего…» 1942)
Стихотворения Петровых, появлявшиеся в журнале «Знамя» в военную пору, обращали на себя внимание многих, запоминались. «Это были короткие, но очень емкие лирические записи о войне, о пережитом всеми нами. Очень современные, почти сиюминутные, а ощущение возникало такое, что это написано не на один день, не на один год… В этой лирике несомненно было что-то своеобычное», — делится своими впечатлениями военный корреспондент Яков Хелемский [4, с. 223].
Нам, чистопольцам, особенно дороги стихи Петровых, посвященные нашему городу. В них ощутима глубокая, искренняя благодарность полюбившемуся ей маленькому прикамскому городку:
Город Чистополь на Каме…
Нас дарил ты чем богат.
Золотыми облаками
Рдел за Камою закат.
Сквозь тебя четыре ветра
Насмерть бились день и ночь.
Нежный снег ложился щедро,
А сиял – глазам невмочь.
Сверхъестественн
Небу здешнему дана:
Прямо в душу мне светила
Чистопольская луна,
И казалось, в мире целом
Навсегда исчезла тьма.
Сердце становилось белым,
Сладостно сходя с ума.
Отчужденностью окраски
Живо все и все мертво –
Спит в непобедимой сказке
Город сердца моего.
Если б не росли могилы
В дальнем грохоте войны,
Как бы я тебя любила,
Город, поневоле милый,
Город грозной тишины!
Годы чудятся веками,
Но нельзя расстаться нам, —
Дальний Чистополь на Каме,
На сердце горящий шрам.
(«Чистополь» 1943)
О.С. Дзюбинская писала о стихотворении «Чистополь»: «Странное чувство рождают эти стихи: будто все твои мысли, все твои думы о городе на Каме подслушаны, вызнаны поэтом, выразившим твою боль, твою любовь, твои личные ощущения. Для меня, как и для М. Петровых, Чистополь – «город сердца моего» [9, с. 176].
Такое же восприятие этого стихотворения у многих «чистопольских москвичей»: в памяти сохранился не просто образ города на Каме, но Чистополь ТОЙ поры – с его бытовой прозой, постоянным отсветом войны, горем и потерями, ожиданием писем с фронта и со своей немеркнущей поэзией.
Попытаемся и мы прочитать это стихотворение в чистопольском контексте военных лет.
Осень и зима 1941 г. у многих оставила «на сердце горящий шрам». Дело в том, что литераторы, не призванные на фронт из-за возраста или болезни, вступили в народное ополчение. Семьи были отправлены в Чистополь, а сами они оказались на тяжелейшем участке фронта под Вязьмой. Трагически сложилась их судьба: большая часть из них погибла, оказавшись в окружении, кому-то удалось добраться до своих, кто-то попал в плен. А в Чистополе их матери, жены и дети ждали писем и надеялись…
Чистопольские реалии легко узнаваемы в этом стихотворении. По мнению Н. Соколовой, «Маруся хорошо почувствовала и выписала зимний город на Каме с его четырьмя сталкивающимися ветрами и сияющим снежным покровом» [6, с. 49].
Почему с «четырьмя ветрами»? Дело в том, что Чистополь, расположенный на берегу Камы, не защищенный лесами, построен так, что центральные улицы спускаются к реке, а противоположный их конец выходит в район Мельничной площади, самый ветреный в городе, где неслучайно с давних пор располагались мельницы-ветрянк
В воспоминаниях многих сохранился именно зимний Чистополь. Вероятно, потому, что первая зима в эвакуации для неподготовленных к ней приезжих была очень тяжелой: у многих отсутствовали теплые вещи, т.к. уезжали из Москвы, как им казалось, ненадолго. Зима 1941-1942 гг. выдалась на редкость холодной, мороз доходил до 50 градусов. Свидетельства этому разбросаны в стихотворениях, письмах, дневниках, воспоминаниях писателей:
М.В. Исаковский:
Зимою очень холодно на Каме –
Стоят морозы – нашим не под стать…
О.Я. Колычев:
Стоял сорокаградусный мороз.
Валился наземь ворон, как от бритвы…
В.А. Потемкина:
Зима суровая отменно
В тот год метелями мела.
Кругом сугробы по колено.
Вдали река белым-бела.
Из письма Н.Н. Асеева учащимся чистопольской школы № 1: «В памяти моей прочно остался Чистополь, с его плодородной почвой, замечательной водой, свежим чистым ветром. В особенности он мне вспоминается зимой: с широкими улицами, обстроенными одноэтажными домиками, над крышами которых нависли белые снеговые наметы, сверкающие днем при солнце радужной искрой» [9, с. 272]. Невозможно не заметить перекличку со строками Петровых: «Нежный снег ложился щедро, А сиял – глазам невмочь».
Верно замечена Петровых и особенность чистопольских закатов:
… Золотыми облаками
Рдел за Камою закат.
Действительно, солнце опускается за Каму, в Каму. «Затон, да и закат, какой-то особенный в этих местах, стали для меня неотъемлемой частью камского пейзажа», — признается Ольга Сергеевна Дзюбинская. Она утверждает, что очарования чистопольского заката не избежал и Пастернак: «В стихотворении «Старый парк» есть четверостишие, которое – я в этом почти уверена! – написано под непосредственным влиянием Чистополя:
Солнце низкое садится.
Вот оно в затон впилось
И оттуда длинной спицей
Протыкает даль насквозь» [9, с. 174].
Стихотворение Петровых «Чистополь» до сих привлекает внимание и волнует тех, кто пережил эвакуацию в наш город, кому интересна история Чистополя литературного. Думается, вовсе не случайно литературовед Наталья Александровна Громова, написавшая книгу о чистопольской писательской колонии, для заглавия выбрала строку из этого стихотворения: «Дальний Чистополь на Каме…». 14 августа 2006 г. Громова вместе с другими участниками III Международных Цветаевских чтений побывала в нашем городе, совершила экскурсию по его литературным местам. Презентация ее книги «Дальний Чистополь на Каме…» прошла в Доме учителя, в том самом зале, где выступали в военные годы писатели, где заявила о себе как о поэте М. Петровых. После таких встреч «дальний Чистополь» становится ближе, дороже, значительнее как для гостей, так и для самих жителей нашего города.
Зимнюю чистопольскую тему продолжает и стихотворение Петровых «Апрель 1942 года».
Свирепая была зима,
Полгода бушевал мороз.
Наш городок сходил с ума,
По грудь сугробами зарос.
Казалось, будет он сметен –
Здесь ветры с четырех сторон,
Сквозь город им привольно дуть,
Сшибаясь грудь о грудь.
Они продрогший городок
Давно бы сдули с ног,
Но разбивалась в прах пурга
О тяжкие снега.
И вот апрель в календаре,
Земля в прозрачном серебре,
Хрустящем на заре.
И солнце светит горячей,
И за ручьем бежит ручей.
Скворцы звенят наперебой,
И млеет воздух голубой,
И если б только не война,
Теперь была б весна.
Вновь возникает образ «ветра с четырех сторон», видимо, прочно связанный для Петровых с восприятием Чистополя. Точно отмечена Петровых и необычная суровость и продолжительност
Свирепая была зима,
Полгода бушевал мороз, — пишет Петровых. Действительно, с октября по апрель – как раз шесть месяцев.
Если бы не две заключительные строки, можно было бы подумать, что это стихотворение о нашем городе, о природе, о смене времен года. Но оно прежде всего о войне.
Образ зимы в стихотворении чем-то похож на образ самой войны. Зима сама по себе суровый, трудный период в жизни человека, а Петровых так изображает ее, городок, находящийся в ее власти, что невольно возникают ассоциации с войной, битвой: «свирепая зима», «лютовал мороз» (лютовать может враг), ветры дуют, «сшибаясь грудь о грудь», пурга «разбивалась в прах о тяжкие снега».
Весенние картины рисуют пробуждение природы. Весной оживает не только все вокруг, но и человеку становится веселее и радостнее жить. Это естественно. Но этот естественный ход вещей нарушен, сломан войной: «и если б только не война, теперь была б весна». Пока идет война «весне» нет места в душе человека.
Воспоминания о Чистополе для Марии Сергеевны всегда были связаны с памятью о войне. Может быть, поэтому она не часто и не очень охотно говорила об этом времени впоследствии, хотя и сочла возможным ответить на письмо Г.С. Муханова, автора-составите
Проведенное исследование дает возможность ответить на вопрос: почему же год с небольшим, проведенный в нашем городе, стал для Петровых эпохальным.
Во-первых, сама атмосфера Чистополя военных лет, жизнь «писательской колонии», насыщенная культурная среда, в которой оказалась Мария Сергеевна, оставили глубокий след в ее душе и творчестве. Здесь произошло ее сближение с Б.Л. Пастернаком, поэтом, внутренне созвучным ей. Его интерес и внимание к ее творчеству, поддержка не могли не способствовать ее становлению как поэта.
Во-вторых, чистопольский период оказался очень плодотворным в творческом плане. Петровых не просто много пишет, но и достигает творческой зрелости, мастерства, ее поэтический голос зазвучал в полную силу. Именно в Чистополе произошло ее публичное признание, вступление в ССП.
В-третьих, пребывание в Чистополе нашло отражение в поэзии Петровых этого периода. Прочтение некоторых стихотворений в чистопольском контексте углубляет наши знания о жизни города и писательской колонии, дает ключ к восприятию и интерпретации этих произведений.
Все это и позволило короткому чистопольскому периоду стать целой эпохой в жизни и поэзии М.С. Петровых, важной для современных исследователей ее творчества.
Список литературы
1. Гелескул А.М. О Марии Петровых // Петровых М.С. Прикосновение ветра. – М.: Русская книга, 2000. –384 с.
2. Громова Н.А. «Дальний Чистополь на Каме…». – М., Елабуга: Дом-музей Марины Цветаевой, 2005. – 240 с.
3. Петровых М.С. Из письменного стола // Петровых М.С. Избранное. – М.: Художественная литература, 1991. – 383 с.
4. Петровых М.С. Черта горизонта: Стихи и переводы. Воспоминания о Марии Петровых. – Ереван, 1986. – 408 с.
5. Птушкина М. Жизнь как творчество // Петровых М.С. Костер в ночи. – Ярославль: Верх.- Волж. кн. изд-во, 1991. – 336 с.
6. Соколова Н.В. Два года в Чистополе. 1941-1943. Литературные воспоминания. – М.: Критерион, 2006. – 226 с.
7. Федин К.А. Письма //Федин К.А. Собрание сочинений. В 12-ти т. Т. 11. – М.: Художественная литература, 1986. – 590 с.
8. Харитонова Н.С. Молчание ночей и дней // Чистопольские известия. – 2003. – 23 марта – С. 2.
9. Чистопольские страницы. – Казань, 1987. – 352 с.
Комментарии:
Off