В.А. Чикрина
заслуженный учитель РТ,
учитель гимназии №3 г. Чистополя,
краевед
Обитель гениев пера: Л.М. Леонов в Чистополе
Казань и Чистополь в первые годы Великой Отечественной войны становятся крупными центрами культурной жизни страны: именно сюда по решению совета по эвакуации направляются деятели литературы и культуры, органы их правления из Москвы, Ленинграда и других районов. Как удалось установить, более двухсот писателей, литературных и театральных критиков, художников, артистов и членов их семей нашли временный приют в нашем городе.
Произведения, написанные за время «чистопольского сидения», представляют все литературные жанры. Созданные в наиболее трудный период войны, они внесли заметный вклад в историю русской литературы и до сих пор сохраняют свое значение как литературный и исторический факт.
Примечательно, что это осознавалось и самими писателями в далекие 1941-1942 г. Литературовед Абрам Борисович Дерман уже тогда предлагал ввести в научный оборот понятие «чистопольский период русской литературы», а Л.М. Леонов писал: «Наше житье здесь – это для особой повести, которая будет написана лет через тридцать…» [2, с. 34]
На самом деле сбор материала о пребывании писателей в Чистополе начался значительно раньше, еще в 50-е годы. Благодаря энтузиазму молодого учителя литературы чистопольской школы № 1 Р.Н. Пормана была заложена основа литературно-крае
Жизнь писательской колонии была столь напряженна, разнообразна и многолика, что до сих пор дает материал для изучения и размышлений. Кропотливые краеведческие изыскания приобретают всероссийский и даже международный масштаб, так как речь идет об изучении определенного периода жизни и творчества известнейших писателей, творческих историй произведений, сыгравших значительную роль в формировании всей литературы периода Великой Отечественной войны.
Безусловно, важное место в ней занимает Леонид Максимович Леонов, создавший одну из первых «военных» пьес «Нашествие», активно работавший в Совинформбюро.
Тем не менее «чистопольский период» жизни и творчества Л.М. Леонова в «большом литературоведени
Леонов в Чистополе
Леонид Максимович Леонов прибыл в Чистополь в октябре 1941 года и прожил до конца мая 1942 года, потом приезжал еще дважды: на несколько недель в октябре сорок второго, а в июне сорок третьего – за семьей. За это время им были написаны пьеса «Нашествие», несколько статей, начата работа над пьесами «Ленушка» и «Золотая карета».
Бытовая сторона жизни писателя устроилась далеко не сразу. Вот что рассказывал о себе Леонов в письме к С.М. Эйзенштейну от 1 января 1942 г.: «Уехав на неделю в Чистополь (самый конец сентября), я нашел семью в ужасном положении… и вместо недели пробыл две в этом тихом и противном городке. Когда же отправился назад, в Москву, то уже в Казани нашел Союз писателей и меня вернули обратно. Я оказался без шубы, без белья, без лишних штанов и, главное, без всех своих основных записей, планов, записных книжек и т. д. Все это осталось в Москве». [5, c. 33]
В Чистополе семья поселилась по адресу ул. К. Маркса, 22. Этот каменный дом чистопольцы хорошо знают: его фасад до недавнего времени украшала мемориальная доска, открытая в 1985 г. По программе ликвидации ветхого жилья жильцы этого дома были выселены, но до сих пор никаких ремонтных работ не ведется…
Дочь писателя Наталья Леонидовна Леонова, приезжавшая в Чистополь в октябре 2007 г., вспоминая свою жизнь в нашем городе в 1941–1943 годах, рассказала, что ее отец приложил немало усилий, чтобы превратить нежилое помещение бывшей квасоварни в жилое. Доски пола были постланы прямо на землю (без «черного» пола). В полу были большие щели и дыры. А поскольку внизу находился подвал, где когда-то готовили квас, то в квартире водились и мыши, и крысы.
Ц. Воскресенская, жившая здесь же, вспоминала, как однажды, придя поздно вечером с работы, она хотела взять кусок хлеба с полки, только протянула за ним руку, а он выскочил из-под ее руки. Оказалось, что в полумраке она приняла мышь за кусочек хлеба [9, с. 149]. Леонов со временем купил стамеску, наделал дранок и заделал щели в полу. По свидетельству дочери, ее отец на протяжении всей жизни очень любил делать все по дому своими руками, умел плотничать, столярничать, увлекался садоводством, рисовал.
Рем Николаевич Порман, неоднократно бывавший у Леоновых в Москве и Переделкине в послевоенные годы, рассказал нам, что был удивлен во время своего первого визита к Леониду Максимовичу в 1954 г. тем, что в кабинете писателя прямо около письменного стола находились слесарные тиски, у которых, как потом выяснилось, он проводил немало времени. И еще надолго запомнились Порману руки Леонова – руки рабочего человека, мастерового, покрытые мозолями и порезами.
Мастеровитость Леонова, его сноровка очень пригодились в чистопольской эвакуации: нужно было топить печи, носить воду из колонки, расчищать снег, обихаживать жилище, заготавливать дрова. Так осенью 1941 года, в конце октября, Леонов несколько дней работал по заготовке дров на зиму, вытаскивал из ледяной воды бревна. В паре с ним работал Б.Л. Пастернак. Об этом факте упоминают многие писатели в своих воспоминаниях.
Он не только легко справлялся с этими трудностями, но и, по воспоминаниям Н. Соколовой, «учил всех желающих – дрова в русской печи надо укладывать таким-то манером, чтобы была тяга, в малой печи-подтопке иначе, вот эдак, а закрывать отдушину нельзя при синих огоньках, можно угореть. Знал, как сучить нить из овечьей шерсти, метать стог, запрягать лошадь «под дугу». Соколова делится интересным наблюдением: «Каким-то чудом этот известный столичный писатель оказался на своем месте в российской глубинке, сохранившей стародавний быт, почти не затронутый веком двадцатым» [7, с. 112].
В Чистополе на попечении Леонида Максимовича оказалась не только собственная семья (жена и дочери Елена и Наталья), но и семья поэта И. Сельвинского и Р.М. Анисимова, жена литературоведа И.И. Анисимова, поселившиеся на этой же квартире. Вот как описывает в воспоминаниях свое временное пристанище Цецилия Воскресенская, дочь И. Сельвинского: «Сначала мы входили в большую, неотапливаемую комнату-прихожую
Мы побывали в этом доме. Планировка помещения сохранилась, и мы имели возможность представить, в каких стесненных условиях проживали здесь восемь, а когда приезжал с фронта И. Сельвинский, то даже девять человек.
Тем не менее Ц. Воскресенская пишет, что «жили «весело», если во время войны это слово можно применить. И интересно было очень». Во многом все это благодаря Леониду Максимовичу, «человеку остроумному, замечательному рассказчику. Если он что-то говорит, то не слушать его просто невозможно. Все равно «заберет». В нашей квартире от его слов часто раздавался взрыв хохота. Юмор всем нам близок, так что мы понимали друг друга» [9, с. 150]. Теплые воспоминания о жизни в Чистополе остались и у Натальи Леоновой, неслучайно через 60 с лишним лет она вновь захотела побывать в городе своего детства. До сих пор она с необыкновенной теплотой говорит о своем отце, многое делает для пропаганды его творчества, издания его книг, поддерживает отношения с литературоведами
Основой отношений в семье Леоновых были взаимная любовь и забота друг о друге, особенно необходимые в трудные периоды жизни, какими, безусловно, были годы войны и эвакуация. Воскресенская свидетельствует: «Леонид Максимович безумно любил семью. Как-то он сказал маме: «Я могу убить, если кто-нибудь обидит Таню». Все в дом и все для семьи. Татьяна Михайловна тоже беспредельно любила Леонида Максимовича. Однажды мы с мамой услышали: «Если ругают Леонида Максимовича и я даже понимаю, что это верно, все равно ненавижу этого человека». [9, с. 154] А в справедливости ее утверждения: «Семья Леоновых – красивая семья. Там все красивы: и он, и жена, и дочери» — легко убедиться самим, рассмотрев фотографии семьи 1942 года, сделанные в Чистополе.
В первые дни «чистопольского сидения» (так Леонид Максимович со свойственным ему юмором называл жизнь в Чистополе) Леоновы, испытывавшие затруднения с меблировкой жилища, познакомились с семьей заслуженного врача РСФСР и ТАССР Самуила Зиновьевича Самойлова, жившего в соседнем доме.
Самойловы помогли Леоновым, дав им самое необходимое: стол, стулья, кое-что из посуды. Случайные встречи переросли в крепкую дружбу, продолжавшуюся затем долгие годы. Леонид Максимович бывал у Самойловых почти ежедневно, рассказывал о своих встречах с М.Горьким, о поездках в Англию, Италию, Чехословакию. Иногда читал отрывки из своих произведений, а читал он великолепно.
Самойловым писатель подарил несколько книг с теплыми надписями: «Дорогому Самуилу Зиновьевичу на добрую память о наших чистопольских встречах. 9 июня 1942 г., Москва, автор». На книге «Взятие Великошумска» такая надпись: «Глубокоуважаемо
Продолжительное пребывание Леонова в Чистополе скрашивалось дружбой с чистопольцами, частыми встречами с трудящимися города и товарищами по перу на литературных вечерах. Леонид Максимович выступал на часовом и судоремонтном заводах, мебельной фабрике, по радио. Он принимал участие почти во всех вечерах, проводимых писателями в Доме учителя: делился воспоминаниями о встречах с М. Горьким (28 ноября 1941 года), на встрече в фонд помощи детям читал отрывки из своих произведений (31 января 1942 года), на пушкинском вечере выступал с чтением стихов поэта (11 февраля 1942года), участвовал в обсуждении новой книги М. Никитина (5 марта 1942 года), в прощальном вечере группкома (12 июня 1943 года). Хроника событий из жизни Леонова в Чистополе, составленная на основе справочных материалов книги «Чистопольские страницы», полно воссоздает картину общественно-поли
Чистопольский краеведческий музей был для Л.М. Леонова едва ли не самым любимым учреждением культуры, куда он частенько заглядывал. Благо было все рядом – буквально через несколько домов от его квартиры.
Сотрудники городского музея показали нам книгу отзывов посетителей за 1941–43 гг., где сохранились две записи Леонова. «Был здесь, видел все это и подивился искренне, что есть люди в Чистополе, которым дорого прошлое и настоящее города сего. Мало знать его, надо и любить его. Спасибо этим людям за их работу и любовь. 31 октября 1942 г. Л.Леонов».
Посетив музей первого мая 1942 года, он с радостью отмечает открытие выставки картин местных художников: «Очень интересно и приятно констатировать, что художественное дело, несмотря на величайшие испытания Родины нашей – движется вперед».
Ему понравились работы Б.К. Винокурова (карандаш), В.Д. Авдеева (портрет маслом, «самый удачный из них – портрет Тренева, очень похожий и острый»), И.А.Нестерова, о котором он отзывался как о «человеке талантливом, наделенном острым глазом, хорошей настойчивостью, умением и вкусом».
По свидетельству дочери, драматург часто просто прогуливался по городу, знакомился с чистопольцами, особенно любил беседовать с людьми пожилыми и непременно вел записи, таким образом собирая материал для будущих произведений. Подтверждают это и воспоминания Н. Соколовой: «Известно было: Леонов разыскивал ветхих старичков и старушек, записывал их рассказы, посвященные жизни монастыря или истории купеческих династий с чередой разорений и обогащений. Радовался, как это любопытно, огорчался, что многое из прошлого утрачивается, не запечатлено». [7, с. 112]
В разговорах с простыми людьми на берегу Камы, на базаре, у церкви Леонов, по его словам, «постигал вещество жизни». Представляется уместным привести строки из письма Н. Асеева В.Д. Авдееву, которые дают представление о характерном для литераторов восприятии Чистополя: «…Судьба рядовых советских людей стала мне близка именно после пребывания в Чистополе. И за это я благодарен ему, благодарен от души, от чистого сердца. Он стал моим воспитателем в зрелые годы, он показал мне связь вещей и явлений не в рефлекторном свете, в каком они предстают на сцене, а в правдивом и трезвом освещении повседневья!» [9, с. 17]
Леонов любил малые города, они были близки его сердцу, неслучайно в целом ряде его произведений они являются местом действия. Можно сказать, что Чистополь и Леонов подошли друг другу, хорошо поладили. «Чистопольский уклад пленял Леонова: он поэтично, красочно говорил о глухих тесовых заборах и домиках-срубах с мезонинами, украшенных причудливой резьбой, об огоньках лампады в углу горницы перед темными ликами старинных икон; о великолепном просторе реки, сплаве бревен; об удивительном покое здешней зимы, когда город, укутанный снегами, поутру дымит своими русскими печами совсем как при царе Алексее Михайловиче» [7, с. 112].
Несомненно, что пребывание в Чистополе не могло не найти отражения в творчестве Леонова этого периода. В этом можно убедиться, обратившись к пьесе «Нашествие».
История создания пьесы «Нашествие»
Пьесу «Нашествие» Леонов начал писать в декабре 1941 года по заказу Московского Малого театра. Валерий Дмитриевич Авдеев, ставший близким другом семьи Леонида Максимовича, так вспоминает памятный для него момент первого замысла пьесы: «Зимой 1941 года Леонов был по обыкновению у нас. В час ночи я пошел проводить его. Когда мы дошли до его квартиры, он неожиданно предложил мне зайти к нему, говоря многозначительно
А.С. Самойлов рассказывал, что когда Леонов стал писать «Нашествие», то они на целый месяц перестали общаться. Он видел писателя лишь утром, когда тот приносил в дом воды или дров, и потом до глубокого вечера в его комнате горела коптилка, при свете которой Леонид Максимович работал.
По имеющимся в личном архиве В.Д. Авдеева рукописям «Нашествия», которые исследовал Р.Н. Порман, видно, как тщательно работал драматург. Любопытно, что в рукописях почти нет зачеркиваний и вымарывания: если вариант не годился, то весь листок переписывался заново. И таких вариантов листка встречается до пяти и шести.
Работа над пьесой шла успешно, работал Леонов с упорством и наслаждением. 12 марта 1942 года Борис Леонидович Пастернак писал в Ташкент Всеволоду Иванову: «Мы устраиваем по средам литературные собрания. На них с бесподобным блеском выступает Леонов».
А 8 апреля 1942 года в другом письме сообщал: «Леонов прочел там новую замечательную пьесу, неподдельную и захватывающую почти на всем протяжении…». [4]
Первое чтение «Нашествия» состоялось в доме врача Д.Д. Авдеева в присутствии К. Федина, К. Тренева, Н. Асеева, М. Петровых и других. [9, с. 155] А.С. Самойлов говорил, что лучшего чтеца своих произведений, чем Леонов, он в жизни не слышал.
По воспоминаниям В.Д. Авдеева, К.А. Тренев после чтения говорил: «Безусловно талантливая пьеса. Чувствуется мастер».
Как настоящий серьезный писатель, Леонов упорно работал над пьесой, создавал варианты отдельных сцен и актов, чеканил язык, вынашивал образы, прочитывал рукопись вслух друзьям, выслушивал замечания товарищей, творчески возвращался снова к отдельным страницам.
Чистопольские реалии на страницах пьесы «Нашествие»
В критике военных лет говорилось о том, что «Нашествие» — это художественный вымысел Леонова, мнение, которое, по сути дела, так и утвердилось. Но оно не совсем точно. Вряд ли кто может оспорить положение, что источник вдохновения и мастерства – жизнь, корни мастерства следует искать в тесной связи писателя с жизнью народа. Художник ставит перед собой определенную задачу – возбудить в читателе те же чувства, которые волнуют его самого.
На эту связь между переживаниями автора и его героев очень правильно указал режиссер Малого театра И.Я.Судаков, когда он делился опытом постановки «Нашествия»: «…весь первый акт я старался наполнить тревогой ожидания… Мы воспринимаем пьесу только так, как она написана автором, он ведь писал ее зимой, в Чистополе, после того как пережил вместе со всеми нами страшное лето и осень 1941 года. Тревога ожидания должна быть почвой, из которой вырастает все: и боль, и гнев. Таланов говорит: «Боль и гнев туманят голову». Это не пустые слова, – это более или менее точное определение того состояния, которое сжало тогда наши души, оно близко нам». [6, с. 62]
Находясь в Чистополе, Леонов часто встречался с писателями-фронт
О чистопольских реалиях в пьесе «Нашествие» мы можем говорить благодаря исследованиям Р.Н. Пормана.
Возьмем семью Талановых. Тот факт, что старый патриот Таланов – врач, не случайность. Леонов имел возможность в Чистополе близко наблюдать жизнь нескольких врачей.
Нельзя утверждать точно, что тот или иной чистопольский врач – прототип доктора Таланова. Но некоторые точки соприкосновения в характере образа с чистопольскими наблюдениями – налицо. Обратимся к фактам.
Л.М.ЛеоновВ статье «Гномы науки», разоблачая «гномов из Дахау», немецких врачей-убийц, которые зверски издевались над русскими военнопленными, Леонов сравнивает их с советскими врачами и пишет: «Я думаю о нашем простом сельском враче, у которого нет пока ни сверкающих никелем и керамикой операционных, который сам ремонтирует старый шприц, у которого порой единственный инструмент – безупречное мастерство и проникновение в инженерию человеческого тела. Он видит в человеке не кролика, как эти гномы из Дахау, а прежде всего – свободного творца хлеба, песен и машин. Только воистину живое умеет ценить жизнь. И поэтому безвестный врач где-нибудь в крохотном городке Чистополе на Каме представляется мне – из университетского города Нюрнберга – величайшим гуманистом на свете» («Правда», 1945, 22 декабря).
Кто этот «безвестный» врач, который Леонову представлялся «величайшим гуманистом на свете»?
В письме к редактору городской газеты И. Кушаеву от 26 февраля 1948 года писатель признался: «Всегда с чувством сердечной дружбы и благодарности буду вспоминать два милых, гостеприимных и теплых места, в которых я скрашивал свои вечера, пока писал «Нашествие» и набрасывал первые варианты «Ленушки». Это – два дома двух замечательных русских врачей – незабвенного Самуила Зиновьевича Самойлова и Дмитрия Дмитриевича Авдеева».
Дома Авдеева и Самойлова стали, по сути, литературными салонами Чистополя. В них всегда был свет, тепло, чай и угощение. Для озябших в чужих краях писателей такие вечера были настоящим праздником. А для Авдеева и Самойлова принимать московских знаменитостей было огромной честью. Ц. Воскресенская вспоминала, что «Авдеев очень любил принимать у себя писателей. Он сидел во главе стола, с трубкой во рту, весь седой и большие усы седые, и внимательно слушал застольные беседы». [9, с. 155] Именно в доме Авдеева и состоялось первое чтение «Нашествия».
Об авдеевских вечерах мы найдем строки у Пастернака:
Я вспомню длинный стол и залу,
Где в мягких креслах у конца
Таланты братьев завершала
Усмешка умного отца.
И дни Авдеевских салонов,
Где, лучшие среди живых,
Читали Федин и Леонов,
Тренев, Асеев, Петровых… [9, с. 300]
Теплые воспоминания о Д.Д. Авдееве, хранят письма писателей. Например, П.А. Павленко в письме членам литературного кружка средней школы №1 города Чистополя писал: «…посещал Дмитрия Дмитриевича Авдеева, человека весьма замечательного, достойного изучения и описания, отличнейшего советского интеллигента».
Дмитрий Дмитриевич Авдеев был легендарной личностью в Чистополе.
В городе его знали все: многих он вылечил от тяжелых болезней, многих спас от верной смерти. Дмитрий Дмитриевич был, как бы теперь сказали, «штучным» человеком, далеким от обывательских взглядов на жизнь, от интриг и сплетен. У него был свой мир, созданный им упорным трудом и раздумьями, мир, в котором мудрость много повидавшего человека сочеталась с поистине детской наивностью. Даже внешне Д.Д. Авдеев отличался от своих земляков. Высокий, сухощавый, в неизменной кенгуровой шубе и черной барашковой шапке зимой, в простом грубошерстном пальто, картузе, в высоких русских сапогах весной и осенью; с большими бровями, свисающими усами, бритой головой — обликом своим он напоминал Тараса Бульбу.
Во время Великой Отечественной войны Дмитрий Дмитриевич, будучи горячим патриотом Родины, хотя и человеком совершенно аполитичным, вступил в Коммунистическу
Старого врача Таланова тоже все знают в небольшом городке, где он прожил всю жизнь. Его любят, уважают. Он построил в городе поликлинику, в которой сам делал сложные операции. Кстати, подобный факт имеется в биографии Д.Д. Авдеева: свою медицинскую деятельность он начинал земским врачом в селе Изгары. Молодой врач добился от земской управы ассигнований и приступил к строительству новой больницы. По его плану и при самом активном его участии в 1913 году в Изгарах была построена участковая больница, которая функционировала до 90-х годов 20 века.
Интересно и то, что квартира Леоновых находилась в бывшем подсобном помещении магазина, принадлежавшего чистопольскому купцу Д. Авдееву, отцу Дмитрия Дмитриевича, а квартира Самойловых – в его доме. Зная об увлечении Леонова «стариной» и о таланте рассказчика Авдеева, можно предположить, что такое стечение обстоятельств могло быть занимательной для обоих темой бесед.
Сам Леонов неоднократно подчеркивает в письмах, что пьеса «Нашествие» была задумана в доме «дорогого и незабвенного Самуила Зиновьевича Самойлова». В одной беседе автор рассказал Р.Н. Порману, почему он это подчеркивает. В квартире доктора Самойлова находился огромный портрет его сына, Григория, «худенького большелобого мальчика в матроске». У писателя возникла мысль: во что может превратиться юноша, какова возможная судьба подобного мальчика?
Вспомним реплику Федора, героя «Нашествия», глядевшего на свой портрет: «Все мы бываем ребенками, и вот что из ребенков получается».
Литературоведы неоднократно обращали внимание на значимость художественной детали, которая широко используется Леоновым как средство характеристики героев и ситуаций. Сам писатель считал, что «одна деталь может включать очень много». Портрет Федора оказывается именно такой, важной для раскрытия авторского замысла деталью
В начале первого действия комната в доме Таланова показывает прошлое и настоящее семьи. На стене уйма фотографий в рамочках и над всеми главенствует одна – «огромный портрет худенького большелобого мальчика в матроске». Эта авторская ремарка говорит о том, кем был для семьи сын Федор. В конце действия после взрыва бомб портрет Феди падает на пол. Ольга так и говорит: «Принеси метлу, Демидьевна, стекла вымести. Федя упал». Читатели и зрители уж видели в этом, как Федор «упал» во мнении своих родных, и падение его портрета символизирует разрыв с семьей. Во втором действии из комнаты «что-то безвозвратно ушло», она стала тусклой и тесной. Нет фотографии Федора, которого семья решила вычеркнуть из памяти, но остался стыд за него («Срамное, в паутине и с гвоздем посреди, пятно зияет на обоях»).
Во второй картине второго действия «разбитый, вверх ногами, портрет мальчика Феди» стоит в углу рядом с самоваром, щеткой и неприбитой вешалкой.
Разные положения, в которых предстает перед зрителями портрет Федора, отражают и судьбу сына Талановых, и перемены в отношении к нему других членов семьи.
Портрет Григория Самойлова, размышления о его возможной судьбе явились внешним толчком к появлению пьесы, послужили лишь отправным моментом в построении сюжета. Ни в характере Григория, ни в его судьбе нет ничего общего с судьбой и характером Федора Таланова. Но сына не было дома, родители его любили, как старшего, «первенца», «над уймой фотографий в рамочках» в квартире доктора Самойлова, действительно, «главенствовала одна» — портрет Григория.
Этого оказалось достаточным для начала творческой работы писателя. Дальнейшее развитие сюжета пошло по пути «трагизирования» событий.
Отмеченные нами детали позволяют предполагать, что в описании семьи советских патриотов Талановых и главы семьи доктора Таланова Леонов использовал характерные черты двух чистопольских врачей.
А вот еще факты. А.С. Самойлов рассказывал, как он однажды осенью 1941 года вместе с Леоновым ходил в музей. Когда они проходили мимо галереи старинных портретов чистопольцев, внимание Леонова привлек портрет купца Кокорышкина. Леонид Максимович остановился, достал записную книжку, карандаш и что-то записал. Позже, когда Леонов в первый раз читал «Нашествие», Самойлов понял, что «походы» Леонова в музей были частью большой, непрерывной работы писателя.
Старожил города художник Иван Александрович Нестеров во время войны как радиотехник обслуживал городской радиоузел. Л.М. Леонов среди других писателей был автором местного радиовещания, часто выступал у микрофона. Получив соответствующее разрешение, он в 1941–1942 годах регулярно приходил в городской радиоузел, где в отдельной комнате слушал в наушниках немецкие передачи. Нестеров помнит, как однажды Леонов, слушая, с возмущением комментировал речь предателя – сына артистки Блюменталь-Тамар
Итак, жизненный материал, на котором остановил свой взор художник, явился «зерном» художественного замысла. Сопоставление его с пьесой открывает перед нами в какой-то мере сам ход творческого процесса и сложное преображение в законченную образную систему, позволяет проникнуть в психологию творчества писателя.
Окончив пьесу, в начале мая 1942 года драматург уехал в Москву.
Именно в этот период Л.М. Леонов писал председателю чистопольского горсовета М.С. Тверяковой: «Пьесу мою новую читают сейчас вверху. Пока отзывы очень приятные. Метка на пьесе будет стоять – «Чистополь» (Л.М. Леонов. Письмо М.С. Тверяковой, 25 мая 1942 года.) [6, c. 67]. Несколько позднее он сообщал ей же: «Пьеса, написанная в Вашем городе, принята очень хорошо где надо и, как только выйдет из печати, будет послана Вам. Выпускается она экстренным образом» (Л.М. Леонов. Письмо М.С.Тверяковой, 9 июля 1942 года) [6, с. 67]. И, наконец, в письме от 29 августа 1942 года тому же адресату мы находим такие строки: «Пьеса, законченная в богоспасаемом граде Вашем, уже напечатана в журнале «Новый мир», с пометкой – «Чистополь», и уже расходится по городам и весям страны нашей: уехала в Барнаул, в Куйбышев, в Челябинск, в Свердловск и т.д. Словом, Чистополь входит в историю литературы» [6, с. 67-68].
Ленинградский театр на чистопольской земле
Прослеживая историю сценической жизни пьесы «Нашествие», нельзя не сказать несколько слов о коллективе Ленинградского областного драматического театра имени Ленинского комсомола, который осуществил ее первую постановку.
Из воспоминаний Ц. Воскресенской и А. Гладкова известно, что труппа в начале июня 1941 г. выехала на гастроли в Киров, а вернуться не смогла: Ленинград уже был отрезан. Актеры и работники театра были в бедственном положении: разъединились семьи, люди выехали на гастроли в летней одежде, так и остались в ней.
Спасительным островком оказался Чистополь, где было театральное здание, реквизит, а свой городской театр распался в связи с призывом многих его сотрудников в армию. Ленинградцы начали работу здесь. Среди них К.В. Гротов, А.Д. Гудвил, А.М. Гурвич, Н.Д. Минич-Минарская, И.И. Санин, Н.М. Сусленникова, Э.Э. Шпрангер, режиссер В.А. Григорьев. Труппа была настоящая, с прекрасной актерской школой, здесь были ученики и Гайдебурова, и Вивьена.
Репертуар театра составляли пьесы советских драматургов (А. Арбузов «Домик в Черкизове», Н. Вирта «Солдатские женки», М. Горького «Егор Булычев и другие», К. Симонов «Жди меня», «Парень из нашего города»), русская классика (А. Островский «Без вины виноватые», «Волки и овцы», «Женитьба Белугина», «Поздняя любовь», И. Гончаров «Обрыв»), зарубежная классика (О Нейль «Анна Кристи», Ф. Шиллер «Коварство и любовь»).
Преобладание классических пьес объясняется в первую очередь тем, что современных произведений на военную тематику в начальный период войны еще не было создано. В то же время война вызвала интерес к культурному наследию прошлого, к творчеству писателей и драматургов, выражавших устремления народа к единству в период опасности. Через спектакли каждый зритель мог почувствовать неразрывную связь с прошлым и настоящим своей Родины.
Патриотическая тематика заняла прочные позиции на сцене театра благодаря неустанной творческой активности труппы. В военные годы для работы над спектаклем отводилось всего 15-20 дней. «Все работники театра, – указывалось в обращении Управления по делам искусств, – должны понимать, что они работают на оборону. Их искусство должно стать острым оружием победы над врагом».
Ленинградская труппа в Чистополе столкнулась с целым рядом трудностей. Здание театра не отапливалось, и только за кулисами стояла большая печка-буржуйка, к которой со сцены бежали актеры, накидывая на себя пальто, потом сбрасывали его на ходу и вновь выходили на сцену. Вода в бутылках на сцене тут же превращалась в лед, и невозможно было налить в рюмки «вина», если это нужно было по ходу спектакля. Но, несмотря на все это, была настоящая творческая работа. За сезон 1942–1943 гг. было показано 193 спектакля, посетили их 46 219 зрителей (зал был рассчитан на 200 мест). Эти данные позволяют говорить о востребованности театра в суровые дни войны. Очень точно военного зрителя описал режиссер МХАТ И.М. Раевский: «Мы обращались к обыкновенному зрителю, который силою обстоятельств оказался оторван от семьи, от своего предприятия, вынужден был взяться за оружие. В то же время зритель этот был необыкновенным! Нужно было показывать ему высокое искусство, говорящее ему о торжестве жизни, правды, справедливости».
Театр был отозван в Ленинград в июле 1943 г. Его пребывание в городе надолго определило дальнейшую театральную жизнь Чистополя. Ленинградская труппа наглядно показала тот высокий профессионализм, преданность искусству, стойкость в жизненных испытаниях, которые стали мерилом творческой состоятельности для последующего поколения актеров Чистопольского городского театра.
Начало сценической жизни пьесы «Нашествие»
Заметным событием в культурной жизни Чистополя 1940-х годов стала постановка театром пьесы Л. Леонова «Нашествие». Ее было решено поставить к 25-летию Великой Октябрьской революции. Такой выбор для праздничного спектакля был не случаен. Во-первых, это был бы премьерный показ новой пьесы, еще не шедшей ни в одном театре страны. Во-вторых, она уже была известна в городе благодаря выступлениям автора с ее чтением. В-третьих, пьеса была в то время одним из первых драматических откликов на военные события, выражала патриотический пафос и показывала испытание социально-нравст
Репетиции «Нашествия» в театре начались в октябре. Вскоре к труппе присоединился Леонов, специально для этого приехавший из Москвы. Участие автора в работе над постановкой особенно значимо, так как «Нашествие» – сложная социально-психол
Сценическое воплощение «Нашествия» осложнялось еще и тем, что пьеса внешне выглядит статичной, малособытийной, но она психологически насыщена, напряжена. При этом Леонов не избегает комических и даже сатирических интонаций. В диалогах и авторских ремарках, используя как изобразительные, так и интонационные возможности слова, он стремился не только дать представление о предметном мире, окружавшем героев, и раскрыть характеры во всей жизненной достоверности, но и донести до читателя собственную авторскую позицию. Консультируя постановку, Леонид Максимович талантливо проигрывал, как актер, все роли, предложил свое решение декораций, следил за шумовым оформлением. Об этом свидетельствует А.С. Самойлов, неоднократно присутствовавшег
Интересны воспоминания о репетициях спектакля Ц. Воскресенской, которая тоже была задействована в постановке: «Итак, начались репетиции «Нашествия»… Репетировали в течение месяца и днем и ночью в буквальном смысле этого слова. Вторая репетиция начиналась после вечернего спектакля, и мы с Леонидом Максимовичем часто возвращались домой в 3-4 часа утра. Как сейчас вижу Леонова, стоящего у сцены и объясняющего актерам отдельные куски.
…Работая над «Нашествием» в театре, Леонид Максимович очень волновался, что я не справлюсь с ролью беременной женщины. В последнем акте жители города брошены в погреб. И вот слышен гул самолетов. «Наши летят», — кто-то говорит. И раздается крик этой женщины. …Леонид Максимович старался мне вдолбить, что это за крик должен быть. «Это нежданная надежда на жизнь», — говорил он. От того, что автор так нервничал из-за этой роли, мне становилось совсем страшно.
… А во время спектаклей не помню ни одного, чтобы мой крик не вызывал такого же ответного крика из зала. Сейчас это кажется даже неправдой, а тогда… была война». [9, с. 158]
Да, тогда была война, и в тылу было голодно и холодно, и не только письма, но и похоронки все чаще разносили чистопольские почтальоны. Но, может быть, именно тогда людям были необходимы встречи с искусством, театром, чтобы укрепиться в вере: жизнь продолжается.
В день премьеры 7 ноября театр был полон. Е.П. Чигирева, подростком присутствовавшая на спектакле, вспоминает, с каким волнением зрители ожидали начала представления, потому что знали, что пьеса военная, что сейчас на сцене развернется картина нашествия, разрушившего их мирную жизнь. И хотя Чистополь находился вдалеке от арены боевых действий, не пережил ужасов оккупации, все происходившее на сцене вызывало сильный эмоциональный отклик у присутствовавших
А вот еще одно свидетельство: «Не стоит преувеличивать и придумывать: чистопольский спектакль, возможно, и не был совершенством режиссерского и актерского мастерства. Но было – другое, то, что дороже театральных находок: подлинное дыхание тревожной военной были. Актеры и зрители жили пьесой, вернее, той жизнью, той человеческой правдой, которую воплотил в своей пьесе Леонов», — пишет в своих воспоминаниях О.С. Дзюбинская, в 1942 г. молодая девушка, находящаяся с семьей в эвакуации, в дальнейшем – театральный критик, заведующий отделом журнала «Театр».
После спектакля Леонов собрал всех артистов на дружеский вечер. Именно тогда была сделана большая групповая фотография автора с участниками спектакля, переданная в наш музей Н.Л. Леоновой. Драматург был очень доволен постановкой пьесы.
В рецензии театрального критика Х.Херсонского, опубликованной в местной газете, отмечалось: «… «Нашествие» вскоре пойдет во многих театрах Союза ССР, чистопольцы увидели эту пьесу на сцене первыми. Интерес наш к местному исполнению тем более понятен, что спектакль поставлен при ближайшем участии автора. Л.М.Леонов говорит: «Пьеса прочтена театром очень правильно. Кое-где проявлено настоящее внимание и старание передать индивидуальную авторскую интонацию, что мне особенно дорого и интересно. В пределах времени, использованного талантливыми, сильными актерами на подготовку (три недели), они сделали очень много, играя пьесу ровно, хорошо…»
Мы спросили, какие образы и темы в пьесе выявлены театром более ярко? «Образ старого городского головы, купца Фаюнина, возвращающегося в свой город с приходом немцев (артист Т. Василенко). И тема столкновения двух полюсов, двух психологических начал, двух общественных систем в лице купца Фаюнина, с одной стороны, и председателя райисполкома Колесникова (артист Л. Вайнштейн), с другой… Тема борьбы за человеческое достоинство, за право на родину, то есть не только право иметь родину, но и право быть хозяином своей судьбы, своего будущего – это в лице Федора Таланова (артист И. Санин). Федор из тесной могилы эгоизма, уязвленного самолюбия, выходит к широкой большой народной жизни…
Наконец, тема детей, которым пришлось принять на себя тяжкий удар войны наравне со взрослыми. Это – тема огромного детского недоумения перед неустройством мира, вызывающим такие вещи, как война… Детям пришлось больше всего пережить в ней… Образы девочки Аниски и мальчика Прокофия очень хорошо передает актриса Л. Голова. Отлично играет двуличного пресмыкающегося Кокорышкина К. Гротов». «Прикамская Коммуна», № 89, 1942, 3 декабря.
С подмосток чистопольского театра началась сценическая жизнь «Нашествия». В 1943 г. пьеса была поставлена на сцене драматического театра имени В. И. Качалова в Казани 8, 16, 20 и 26 марта, а в июне – Малого театра в Москве.
Пьеса Леонова сыграла огромную роль в становлении военной драматургии и на долгие годы вошла в театральную жизнь страны. В 1943 г. автор был удостоен высокой награды – Сталинской премии. Так оценило правительство вклад драматурга не только в литературу, но и в общую для всего народа борьбу с врагом.
Обращение к чистопольскому периоду жизни и деятельности Л.М. Леонова и театрального коллектива ленинградского театра наглядно показывает, как в трудных для творческой деятельности условиях писатели сумели быстро перестроиться в соответствии с требованиями военного времени, откликнулись на призыв «Все силы народа – на разгром врага!» Культурная и литературная жизнь страны, одним из центров которой стал Чистополь, в годы войны продолжала интенсивно развиваться, о чем свидетельствует проведенное исследование.
Собранный и систематизирован
Список литературы
1. Вахитова Т.М. Леонид Леонов. Жизнь и творчество. – М.: Просвещение, 1984. – 127 с.
2. Десятников В. Леоновскими дорогами // Ленинский путь, 1989, № 119
3. Климентовский В.А. Русские писатели в Татарской АССР. – Казань, 1974. – 175 с.
4. Пастернак Б.Л. Из писем разных лет. – М.: Правда, 1990. – 47 с.
5. Порман Р.Н. Литературное краеведение. – Уфа, 1987. – 87 с.
6. Порман Р.Н. Творчество Л.М.Леонова в годы Великой Отечественной войны. – Казань, 1962. –148 с.
7. Соколова Н.В. Два года в Чистополе. 1941–1943. Литературные воспоминания. – М.: Критерион, 2006. – 226 с.
8. Харитонова Н. С. «На память о дружбе…» // Ленинский путь. – 1984. – 17 октября. – С. 4
9. Чистопольские страницы. – Казань, 1987. – 352 с
Комментарии:
Off