Два дня, десятилетиям равные…

В.А. Чикрина

заслуженный учитель РТ,

учитель гимназии №3 г. Чистополя,

краевед

Два дня, десятилетиям равные…

М.И. Цветаева в Чистополе

Двадцать лет назад, в 1987 году, вышла в свет книга «Чистопольские страницы», ставшая результатом многолетней кропотливой краеведческой и изыскательской деятельности наших земляков: Р.Н. Пормана, Н.С. Харитоновой, Г.С. Муханова, Н.М. Валеева. До сих пор этот сборник остается уникальным и универсальным источником информации для тех, кого интересует военный период русской литературы, деятельность творческой интеллигенции в эвакуации, история родного края.

Чистополь и литература периода Великой Отечественной войны — большая и ответственная тема, раскрыть которую во всей ее глубине и значимости в одном исследовании, конечно же, невозможно. Непрекращающаяся краеведческая работа обогатила чистопольские страницы истории русской литературы новыми фактами, именами, событиями… Вероятно, пришло время продолжить литературную летопись Чистополя, рассказать о некоторых литераторах, в чьих судьбах городок на Каме сыграл важную роль. Одним из персонажей является, несомненно, Марина Ивановна Цветаева.

Восьмого августа 1941 г. пароход «Александр Пирогов» увозил из Химкинского порта партию эвакуированных. Среди пассажиров была женщина в кожаном пальто темно-желтого цвета, в синем берете… «Она стояла в окружении саквояжей и сумок. На одном из мешков надпись: «Елабуга. Литфонд. Цветаева», на другом: «Цветаева. Литфонд. Елабуга».

Уезжала из Москвы Цветаева по своей доброй воле, вопреки советам близких ей людей, спасая, как ей казалось, сына от непосредственной опасности: в начале июля начались бомбежки столицы, Мур (сын Георгий) рвался дежурить на крыше. Марина Ивановна находилась в постоянном напряжении и страхе, вопрос об отъезде ей представлялся жизненно важным и неотложным именно по этой причине, и даже к мнению Пастернака она не прислушалась. Борис Леонидович отговаривал её от отъезда, т.к. Москва была источником литературных договоров и заработка, сам он не мог себе позволить отрываться от нее. Он уедет из города только в октябре, когда оставаться дольше уже не будет возможности.

Добравшись до Горького, пассажиры перешли на пароход «Чувашская республика», направлявшийся в камские города.

Вот и Чистополь… Но Цветаева не решилась сойти здесь, так как направлял ее Литфонд в Елабугу, хотя желание поселиться именно в Чистополе появилось у нее еще по дороге.

Оглядевшись в Елабуге в течение недели, она приняла решение побывать в Чистополе.

24 августа, в два часа дня,Марина Ивановна выехала из Елабуги. Глубокой ночью или ранним утром пароход доставил ее в Чистополь. Был понедельник — 25 августа. В толпе пассажиров, сошедших на берег, или одна прошла она по булыжной мостовой или узенькому деревянному тротуару путь от пристани до центра города, свидетельств, к сожалению, не сохранилось.

Конечно, прошла… Она не любила городского транспорта, да и не было его. Приехала она одна, без сына, без вещей… Видевшие Марину в эти дни помнят только заношенный мешочек в ее руках, каренинский мешочек, как определила его спустя годы Лидия Корнеевна Чуковская.

Цветаева спешила, хотя ее никто не ждал… Спешила выяснить, почему молчит Флора Лейтес, обещавшая похлопотать о прописке для Цветаевой в Чистополе у Н.Н. Асеева и К.А. Тренева, представляющих здесь Президиум Союза писателей. И не к ней ли на улицу Бебеля, дом 100, спешила она? Да, спешила, так как впервые оставила сына на несколько дней одного в чужой Елабуге. Спешила, так как ее мучила неизвестность.

Что знала Марина Ивановна о Чистополе?

Еще в Москве знала, что там семья Б. Пастернака, что там семья В. Бокова (они провожали ее в Москве, Боков отправлял этим пароходом вещи жене), знала, что там Н. Асеев, и очень рассчитывала на его поддержку и помощь.

На пароходе узнала от ехавших вместе с ней Берты Горелик, Елизаветы Эмильевны Бредель, Галины Георгиевны Алперс, что Чистополь переполнен эвакуированными, но все-таки надо ехать и думать об устройстве там.

Еще по пути из Москвы в Елабугу, на коротком отрезке от Чистополя до Берсута, Цветаева познакомилась с Флорой Моисеевной Лейтес (женой литературоведа A.M. Лейтеса), которая уже с июля жила в Чистополе, уже работала воспитательницей в интернате Литфонда. Она уверила Марину Ивановну, что та тоже устроится в Чистополе, а в случае чего, Флора поселит ее в своей комнате, так как сама с утра до вечера в интернате.

Расставаясь в Берсуте, она дала Цветаевой адрес квартиры и места работы: по приезде в Елабугу Марина Ивановна отправила Флоре телеграмму с просьбой начать хлопоты о переезде Цветаевой в Чистополь, а встретились они, как вспоминает Флора, в вестибюле интерната. Конечно, Цветаева спешила к ней узнать, почему нет ответа на ее телеграмму, была ли она у Н.Н. Асеева, разрешили ли ей переехать в Чистополь. Оказалось, не разрешили, и Флора хотела сообщить об этом, но рассоветовала сделать это Л. Чуковская, встретившись с Флорой на почте. Что же делать? — растерялась Флора. Действовать, хлопотать!

Чуковская попросила писателя Льва Квитко побывать у Асеева и убедить его помочь Цветаевой с пропиской в Чистополе [7, с. 31].

Марина Ивановна, оказавшись в Чистополе, конечно, начала действовать и сама. Поговорив с Флорой, она посетила Н.Н. Асеева, о чем свидетельствовала Ксения Михайловна (жена поэта). Интернат на той же улице, что и квартира Асеева (ул. Володарского, дома № 55 и 69), добраться недалеко и нетрудно.

Каким был их разговор, предполагать не берусь, но Асеев добился, что Совет эвакуированных на другой день снова собрался, поэт написал письмо с просьбой удовлетворить желание Цветаевой перебраться в Чистополь.

Что еще известно о первом дне пребывания М. Цветаевой в Чистополе? Известно, что на улице встретилась с Л. Чуковской, что 2-3 раза заходила к Б. Горелик и Е.Э. Бредель, знакомым по пароходу, была у матери Е. Долматовского (ул. Галактионова, д. 42).

Из воспоминаний Б. Горелик, проживавшей вместе с Е. Бредель: «Я уходила, чтобы им не мешать. Они говорили по-немецки, а я ничего не понимала, но не прислушивалась...» Цветаева принесла с собой «рулон гарусной шерсти, великолепного цвета, вынула ее и сказала:

— Купите у меня за сто рублей.

Я была поражена.

— Да что вы говорите, сто рублей стоит килограмм картошки на рынке, вы лучше свяжите себе кофту, зима ведь идет.

Я сказала, что могу дать ей сто рублей, только не надо продавать эту шерсть. Но она отказалась, пошла к матери Долматовского, и та купила» [2, с. 36].

Скорее всего, по рекомендации Асеева, Цветаева пошла ночевать в писательское общежитие (ул. Бебеля, д. 103). Это тоже недалеко от интерната и квартиры Асеева.

Ночевала она в комнате, где жила Валерия Владимировна Навашина (жена К.Г. Паустовского). Комната располагалась на первом этаже. Ольга Сергеевна Дзюбинская, жившая здесь же, рассказывала, как приехавший в Чистополь Паустовский привез письма и посылки от родных из Москвы. Валерия Владимировна раздавала их через окно (правое от двери), называя имена адресатов.

До здания Горисполкома, где находился парткабинет, в помещении которого заседал Совет эвакуированных во главе с Верой Васильевной Смирновой (ул. Володарского, д. 2А), от общежития писателей тоже рукой подать.

И сейчас в этом здании с широкими коридорами и высокой крутой лестницей, по которой поднималась взволнованная Марина Ивановна, находятся отделы городской администрации.

26 августа, во вторник, заседание Совета проходило утром. Туда Цветаева была приглашена, чтобы объяснить, почему она хочет прописаться в Чистополе. Здесь, по ее мнению, было больше знакомых писателей, а главное — уже был интернат для писательских детей, среди которых находились Тимур Гайдар, Стасик Нейгауз, Алексей Баталов, Макс Бременер, Леня Стонов, Гриша Курелла. Здесь Мур мог жить в интернате и учиться в школе, обрести друзей среди своих сверстников.

В этом Марина Ивановна окажется права. По словам Гедды Шор (дочери поэтессы М.И. Ивенсен), «в интернате дети жили сравнительно благополучно. Мы не знали бытовых тягот эвакуации. Крыша не протекала, комнаты отапливались. Да и кормили нас, по тем временам, неплохо, пусть не досыта» [9, с. 172].

Приехав в Чистополь в сентябре 1941 г., в интернате Мур подружился с Борисом Хохловым (сыном директора интерната), подарил ему фотографию с надписью: «Моему другу Борису Хохлову от Мура Цветаева». Среди приятелей Мура и Тимур Гайдар. «В данный момент я дружу с Тимуром Гайдаром, сыном детского писателя, известного в СССР», — записывает он в своем дневнике. [10, с. 21].

«За Цветаеву» (в поддержку) на заседании Совета высказались Абрам Борисович Дерман, Петр Андреевич Семынин, Вера Васильевна Смирнова, Николай Николаевич Асеев поддержал письмом. Решение было положительное, но вопрос о трудоустройстве, по утверждению П.А. Семынина, не стоял.

Получив разрешение на переезд в Чистополь, Цветаева начинает подыскивать комнату, посылает телеграмму сыну в Елабугу: «Ищу комнату. Скоро приеду».

Большую часть этого дня Цветаева провела с Лидией Корнеевной Чуковской. Они вместе ушли из парткабинета, вместе пришли к дому, где жила Чуковская (ул. Р. Люксенбург, д. 20), вместе побывали у Шнейдеров на улице Бутлерова, д. 50, где Цветаева хотела подыскать квартиру для себя. Она немного успокоилась, отдохнула, пообедала, по просьбе хозяев почитала свои стихи. Великолепно, по словам Чуковской, было прочитано стихотворение «Тоска по родине». Вечером обещала прочесть «Поэму Воздуха». На некоторое время они расстались: Цветаева осталась у Шнейдеров, Чуковская ушла домой, договорились о встрече в 8 часов вечера. Но в условленный час Цветаевой не было, не пришла она и ночью. А поздно вечером, по воспоминаниям Н.Г. Типот, Цветаева снова оказалась в общежитии писателей, в комнате, где жили Наталья Соколова и Жанна Гаузнер, которую Марина Ивановна знала еще в Париже. Пришла усталая, еле держалась на ногах, жалуясь на боль в них. Согрели воду, налили в тазик. Опустив ноги в воду, задумавшись, Цветаева долго сидела молча. Осталась здесь ночевать: кровать Натальи Соколовой, находившейся с ребенком в больнице, была свободной. Значит, обе ночи в Чистополе Цветаева провела в общежитии. Здесь же жила Евдокия Ивановна Фесенко-Бокова, жена В.Ф. Бокова, которая тоже помнит, что Цветаева ночевала тут не одну ночь.

Где могла быть Цветаева, уйдя от Шнейдеров, до позднего вечера? С кем еще виделась она за это время?

С Николаем Асеевым Цветаева познакомилась в конце марта 1941 г. Он, давний поклонник ее поэзии, еще в 1926 г. вмес­те с Н. Тихоновым и С. Кирсановым восхищенно реагировал на ее «Поэму Конца», прочитанную им Борисом Пастернаком. А в дни личного знакомства не менее восхищенно встретил ее переводы, опубликованные в это время (стихи испанского поэта Г. Лорки, французского Ш. Бодлера, украинского И. Франко).

Из писем и дневников Мура известно, что в Москве у Асеевых мать и сын бывали довольно часто, об этом же говорила Ксения Михайловна Асеева директору библиотеки МГУ Кузнецовой Валерии Борисовне. Цветаева, у которой, по ее собственному признанию, «глаза плачут… просто от ласковой интонации», в Асееве нашла не просто ценителя своих стихов, но и советчи­ка и моральную поддержку. Когда ей срочно потребовались 5 тысяч для уплаты за квартиру, он подсказал реальную возможность получить деньги в качестве аванса за готовящуюся к изданию книгу ее переводов, о чем и договорился с редактором Мартыновым.

Об этом же в письме Мура к сестре Ариадне:

«Дорогая Аля!

… Последние 2-3 месяца мы сдружились с Асеевым, который получил Сталинскую премию 1 степени за поэму «Маяковский начинается». Он — простой и симпатичный человек. Мы довольно часто у него бываем — он очень ценит и уважает маму…» А маме очень не хватало того почитания и преклонения, каким живет Поэт, имеющий своих читателей. Семнадцать лет эмиграции сделали Цветаеву неизвестной российскому читателю.

В другом письме сестре Мур пишет: «Вообще к ней (к матери) относятся хорошо, а кое-кто, например Асеев и Эренбург — очень предупредительны». Для нее, матери, безумно любившей сына, много значило его отношение к окружающим. Мур собирал книги советских поэтов, интересовался Маяковским, Багрицким, Асеевым. О встречах матери с Маяковским он, конечно же, знал, а Асеев был живой, реальный, приятный для него собеседник и поэт. Марина Ивановна радовалась их взаимному приятию. Есть свидетельство И.Б. Шукст, соседки по последней московской квартире, о том, что и к ним Асеев заходил.

На чистопольских улицах Цветаева могла встретиться с Е.А. Санниковой (женой поэта Г.А. Санникова), знакомой с 1940 г., видела же их вместе О.С. Дзюбинская [6, с. 171].

Возможно, что она была и у нее дома. Анастасия Цветаева (сестра Марины) в своих воспоминаниях писала, что «Марина была в чьем-то доме вместе с В.В. Смирновой, зашел разговор об организации столовой на паях. Каждая говорила о том, что умеет делать. Марина сказала: А я буду мыть посуду. И, взяв лист бумаги, тут же написала и отдала Вере Васильевне заявление» [5, с. 813].

М.И. Белкина пишет, что Г. Алперс, Б. Сельвинская и Е. Санникова встретились на улице вечером. Был разговор о создании столовой на паях. Алперс посвятила в эту затею Цветаеву, проходившую мимо. Такое могло быть тоже. Вечером женщины вышли подышать воздухом, они почти соседки: Б. Сельвинская проживала на ул. Володарского, д. 1, Е. Санникова — на ул. Красноармейская, д. 125, за углом. Алперс, возможно, жила у Сан­никовой: она вышла с парохода в Чистополе, заявив, что едет к Санниковой, а Борис Владимирович Алперс прибыл в Чистополь 8 октября, и поселились они на улице Комсомольской, д. 58. Цветаева знала и Санникову, и Алперс, вероятно, и шла к ним. В беседе с ними на улице она тоже сказала, что будет судомойкой.

— Зачем же судомойкой? — возразила Сельвинская. — Может, мы буфет организуем, можно в буфете.

Нет, нет, это я не сумею! Я тут же просчитаюсь [1, с. 304–306].

Вероятнее всего, после этой встречи Цветаева пошла к В.В. Смирновой (ул. Л. Толстого, д. 61) и оставила ей заявление как руководителю Совета эвакуированных. Это заявление — единственный «документ», датированный 26 августа 1941 г. Цветаева пошла к Вере Васильевне, наверное, поблагодарить ее за помощь и выяснить об открытии столовой. Поэтому заявление и оказалось у нее.

Именно о месте судомойки и заявлении о приёме на работу в столовую Литфонда, написанном Мариной Ивановной, особенно часто вспоминают, когда пишут о Чистополе, причем трактуют этот факт как свидетельство равнодушия к судьбе поэтессы, безнадежности положения, в котором она оказалась.

Но, как мы видим, Цветаева сама понимала, что ни с какой другой работой, кроме «чёрной», не справится, и перспектива быть судомойкой ее не пугала. Но работы не было, не было не именно для Цветаевой, а просто не было. Особенно в августе 1941 года, когда разворачивались интересующие нас события. Представьте глухой маленький провинциальный городок, на­селение которого за считанные месяцы удвоилось. Именно таким было положение Чистополя после начала эвакуации в него, подобное происходило и в Елабуге. Не было развитых промышленных предприятий; на весь город — одна двухполосная газета, местный узел радиовещания со штатом в пять человек, небольшой краеведческий музей, библиотека, несколько школ, где уже работали местные жители. На что могли рассчитывать поэты, прозаики, искусствоведы, литературные и театральные критики, музыканты, профессора, оказавшиеся в Чистополе? Брались за все: работали в артели по изготовлению игрушек из папье-маше, воспитателями и нянечками в интернате и детсаде Литфонда, сотрудничали с газетами, помогали в уборке урожая колхозам, ездили по деревням с лекциями… И на должность су­домойки, будь такая вакансия, нашлось бы немало желающих из писательской среды, не рассуждавших о «престижности» этого занятия.

Вот любопытное свидетельство участников тех событий: «Ты же помнишь войну? — говорила Ж. Гаузнер (дочь В. Инбер) Н. Соколовой. — Все были голодны, все хотели работать на кухне, поближе к пище, горячей пище, кипящему котлу. Изысканный поэт Парнах, полжизни проведший в Париже, сидел при входе в столовую, не пускал прорывающихся местных мальчишек, следил, чтобы приходящие не таскали ложек и стаканов, — и был счастлив, что так хорошо устроился. Зина Пастернак была сестрой-хозяйкой детсада, работала день и ночь, львиную долю полагающейся ей еды относила Пастернаку. Ну, как было объяснить Цветаевой, что место поломойки на кухне важнее и завиднее, чем место поэта?» [2, с. 37].

Цветаевой в Чистополе не было отказано «даже в месте судомойки» (такое утверждение часто встречается в различных материалах, посвященных ей). Устроиться на работу в столовую она не могла просто-напросто потому, что столовой Литфонда в августе еще не существовало: она открылась 24 октября. Драматург Н.Г. Виноградов — Мамонт записал об этом в своем дневнике: «Жены писателей (Сельвинская и другие) подают к столу». [6, с. 119]. Здесь же упоминается о мечте писателей — открыть мыловарение и другие промыслы.

От Цецилии Воскресенской известно, что не жена Сельвинского — Берта Яковлевна, а дочь две недели подавала в столовой, пока не открылся театр, куда она перешла на работу. «Мама в столовой не подавала, — писала она, — две недели подавала я».

А судомойкой Цветаевой все же удалось поработать, но только не в Чистополе, а в Елабуге и всего — полдня. Об этом можно узнать из книги И. Кудровой «Гибель Марины Цветаевой»: «…. Сизов (очевидец тех давних событий, с которым встреча­лась автор в Елабуге) сообщил, между прочим, что Цветаева попробовала-таки профессию судомойки в Елабуге!» Об этом ему рассказала вскоре после гибели Цветаевой «официантка елабужского ресторанчика, что на улице Карла Маркса, в здании суда. Она услышала разговор своих клиентов за столиком и вмешалась:

— А я ее видела, эту вашу эвакуированную. Она ведь у нас судомойкой приходила работать. Да только полдня и проработала. Тяжело ей стало, ушла. Больше и не появилась…» [3, с. 228].

Цветаевой выпали на долю суровые жизненные испытания: послереволюционная разруха и голод в Москве, смерть дочери Ирины в это время, почти нищенское существование за границей. Бытовая сторона жизни её всегда пугала, так как не была она приспособлена быть просто женщиной, хозяйкой дома, добывать продукты, готовить, сводить концы с концами. И научиться этому так и не смогла, постоянно противопоставляя «быт» и «бытие». Но даже самая сильная нужда и та не могла её заставить «служить»: за всю жизнь Марине Ивановне пришлось прослужить всего несколько месяцев в 1919 г. в Комитете по делам национальностей, и уже тогда она поняла свою непригодность к «чистой» канцелярской работе. А в 1941 г. «черная» работа судомойки или в поле, в колхозе, ей уже была не под силу…

27 августа, среда. Утром из общежития Цветаева снова отправилась на пристань. Она опять спешила. Накануне днем телеграммой успокоила сына: «Ищу комнату. (Значит, в Чистополь можно переезжать.) Скоро приеду».

Елизавета Эммануиловна Лойтер (жена поэта И. Френкеля) видела Марину Ивановну последней, последней разговаривала с ней на пристани, только поехали они на разных пароходах и в разные стороны: Лойтер — в Казань, Цветаева — в Елабугу.

… Мур приехал в Чистополь 4 сентября. Случилось так, что последнюю ночь в Чистополе Цветаева провела в комнате Жанны Гаузнер, а у Мура это была первая комната, в которую он в Чистополе зашел. Его попутчиком на пароходе оказался муж Жанны (Ю.А. Оснос), он и привел юношу в эту комнату, его накормили и проводили до квартиры Н. Асеева. Асеев был пот­рясен известием о гибели Марины, пошел сейчас же в райком партии, получил разрешение на прописку Мура к себе. Через неделю Мур был зачислен в интернат и поселился в здании, в вестибюле которого в первый день в Чистополе М. Цветаева встретилась с Флорой Лейтес. Круг замкнулся.

Что еще сказать?

Состояние души Цветаевой — отчаянное. «Ничего не умею» — и мания судомойки… .

Уже на пароходе из Москвы в Елабугу Цветаева говорила Б. Горелик: «Могу мыть посуду, могу мыть полы, быть санитаркой, сиделкой».

В письме Имамутдинову (в Союз писателей Татарии) писала: «Кроме моей литературной профессии, у меня нет никакой».

Из разговора с Т. Сикорской в Елабуге: «Не умею работать. Если поступлю — все сейчас же перепутаю. Ничего не понимаю в канцелярии, все перепутаю со страху».

А в Чистополе на пристани делилась с Е. Лойтер: «Ничего не умею делать, нет никакой профессии. Умею только каждый день сидеть за столом, можно и не за столом, за любой доской, лишь бы писать…» [1, с. 304–306].

Может быть, К.М. Асеева и не любила ее за это… Сестры Синяковы, в отличие от Марины Цветаевой, очень деятельные, энергичные, и в эвакуации находят себе занятие по силам, по склонностям и по душе. Из их переписки с художником М.А. Левашовым из Чистополя:

Приехали мы в Чистополь в очень подавленном настроении, только теперь стали приходить в себя. Работаем в колхозе, и это нам нравится. Живем мы все вместе (Ксения Асеева, Мария Синякова, Вера Гехт, Надежда Михайлова). Мария.

… Насобирали массу шиповника. Надежда. (Н.Г. Виноградов-Мамонт 15 ноября встретил на пароме трех женщин с узелками шиповника — сестер Ксении Михайдовны.)

….Здесь образовался кукольный театр, в нем я принимаю участие, это отвлекает меня от страшных мыслей… . Мария.

… Поступили мы в артель, делаем из папье-маше фрукты, овощи и всякие съедобные вещи, а потом раскрашиваем крас­ками, получается очаровательно, нравится взрослым и детям. Надежда.

…. Работаем в артели игрушки. Наш кукольный театр скоро откроется. Мария. [6, с. 93–96].

Возможно, будь Цветаева в Чистополе, тоже чем-то занялась бы. «Чистопольский воздух располагает к работе», — изрек ее любимый Боренька Пастернак. Ведь и в Париже она выступала с лекциями, проводила литературные вечера. Так считал и Б. Пастернак: «Если бы она продержалась только месяц, подъехали бы я и Константин Александрович (Федин) и обеспечили бы ей то же существование, которым пользовались сами. Она бы с грехом пополам работала, как мы, участвовала бы в учрежденных нами литературных собраниях и жила в Чистополе» [8, с. 503].

И сам город на многих не производил такого удручающего впечатления. Из воспоминаний Л.К. Чуковской: «Мы свернули с набережной в узкую улицу. Нравилось мне это место более других: чище. Вот и Бутлерова, — сказала я. Какая ужасная улица, — сразу отозвалась Марина Ивановна. — Я не могу тут жить. Страшная улица. (А улица как улица!) Хорошо, поищем другую» [7, с. 649].

А вот записи из дневника Н.Г. Виноградова-Мамонта:

6 августа 1941 г.

Чистополь — красивый городок на разливе Камы, окутанный лесным ароматным воздухом. Какой-то радостью и чистотой повеяло в наши души. Марии (жене) городок показался привлекательным.

Пришли в гостиницу — номеров нет. Я зашел в Дом колхозника. Там дают номер лишь до шести утра. Побежал в Горсовет. Председатель Горсовета — молодая женщина Тверякова — ласково приняла меня. Отправила в общежитие писателей. Прихожу туда — встречаю П. Арского, Обрадовича и других. Дают мне две койки. Возвращаюсь в гостиницу — Марии тут дали номер. Итак, Чистополь встречает радушно. Сразу три ночлега! Остались в гостинице и легли спать довольные и счастливые.

7 августа 1941 г.

Чистополь нам нравится. Свежий, мягкий воздух, наполненный запахами трав, умиротворяющая тишина, синее суровое небо, красавица Кама, — как это необходимо для нас, проживших безвыездно в шумной Москве столько лет. Мы мечтали о природе — вот она, природа.

18 августа 1941 г.

Холод завернул такой, что хоть печку топи. Чистопольцы уже вытащили теплые вещи. Словом — зима на носу [6, с. 118].

М.М. Синякова 24 февраля 1942 г. писала: «Городишко наш имеет своеобразную прелесть, утопает в сугробах, где гуляют козы. Каждая улица упирается в необозримые снежные поля, ночью здесь звездное небо, уличные фонари не мешают на него смотреть» [6, с. 95].

«Мил моему сердцу Чистополь, и зимы в нем, и жители, и дома, как я их увидел зимой 1941 года, когда приехал к эвакуированной в него семье… Общий вид города, деревянная резьба на окнах и на воротах. Все это мне нравилось, все это меня душевно питало», — это мнение Б. Пастернака [6, с. 275].

Цветаевой, зачумленной страхом, находящейся в постоянном напряжении, натянутой как струна, некогда было заметить наши прелести… Но как жаждала ее душа покоя, понимания, элементарной заботы, видно в те немногие часы, которые она провела у Шнейдеров. Татьяна Алексеевна успокоила ее своим радушием и вниманием, проявила интерес к ее творчеству, вызвала в ней чувство доверия. И Цветаева помолодела, похоро­шела, менялась на глазах… .

Творчество всегда поддерживало Цветаеву, спасало от отчаяния, придавало силы. Но вот силы-то душевные, видимо, как раз и иссякли, поэтому и не писалось, и не хотелось жить.

Список литературы

1. Белкина М.И. Скрещенье судеб. – М.: Книга, 1988.

1. Громова Н.А. «Дальний Чистополь на Каме…» – М.: Елабуга: Дом-музей Марины Цветаевой, 2005.

2. Кудрова И.В. Гибель Марины Цветаевой. – М.: Независи­мая газета, 1995.

3. Санников Д.Г. «Еще меня любите за то, что я умру» // Санников Г. Лирика. – М.: Прогресс-Плеяда, 2000.

2. Цветаева А.И. Воспоминания. – М.: Изограф, 1995.

3. Чистопольские страницы. – Казань, 1987. – 352 с.

4. Чуковская Л.К. Предсмертие // Серебряный век. – М.: Известия, 1990.

5. Швейцер В.А. Быт и бытие Марины Цветаевой. – М.: Мо­лодая гвардия, 2003.

4. Шор Г.А. Война, семья, эвакуация // Грани, 1998, № 188.

5. Эфрон Г.С. Дневники. – М.: Вагриус, 2004.